От редактора. Завершаем публикацию фрагментов из книги Ю.М. Маркова "Курс на Марс!", посвященых проекту "Фобос". В третьей, заключительной части рассказывается о производстве и испытаниях КА, о том, как проходил полет двух "Фобосов", и о результатах экспедиции. Первая и вторая части были опубликованы 27 ноября и 4 декабря.
* * *
Проект "Фобос", или трудные дороги к Марсу
Главы из книги Ю.М. Маркова "Курс на Марс!" (М., Машиностроение, 1989)
Публикуются с сокращениями
Часть III
Итак, проект “завязан”. Теперь его хозяевами становятся конструкторы. Это по их чертежам будет изготовлена каждая деталь - от огромной обечайки до микроскопического штифтика, каждый узел, каждый механизм, каждый агрегат. Это по их чертежам будет построена удивительная, невиданная, ни на что не похожая конструкция.
Один проектант как-то признался мне: “Кажется, машину свою я представляю до винтика, а когда появляется конструкторский макет, я не узнаю ее. И вновь приходится привыкать”.
Конструкторы применили на “Фобосе” немало новинок, особенно оригинальны разработанные ими механизмы раскрытия элементов конструкции: панелей солнечных батарей, штанг, антенн, привод поворотной остронаправленной (параболической) антенны, привод открытия защитной крышки АДУ и т. п.
А затем проект вступает во владения технологов. Это по разработанным ими технологическим процессам будут рождаться и абсолютно круглые баки, и легкие плоские ажурные панели солнечных источников тока, и хитроумно петляющие, словно ручейки в половодье, электрические жгутики бортовой кабельной сети. Это они обеспечивают цеха, испытательные станции и стенды необходимой технологической оснасткой, без которой нельзя ни изготовить механизм или агрегат, ни собрать “изделие”, проверить, заправить и запустить его. Немало пришлось поломать голову технологам, специалистам в области материаловедения, чтобы изготовить для двигательной установки вытеснительные пакеты, способные годами находиться в агрессивной жидкости, подобрать сплавы, не боящиеся гидразина и продуктов его разложения.
Потом конструкторские чертежи и схемы, карты технологических процессов по “кольцевой почте” попадают в производственные цеха. От них зависит многое, едва ли не все. От того, насколько хорошо изготовят элемент, узел, механизм, агрегат, зависит качество их работы. Надежность машины зависит от тысяч факторов, так или иначе на нее влияет каждый, кто к ней прикасается: от проектанта до испытателя - “пускача” и управленца, от главного конструктора до рабочего-транспортника, от академика до грузчика-такелажника. Но основное, главное рождается здесь, в производственном цеху.
За работу отвечает и начальник цеха, и контролер. Но главное - совесть рабочего. Именно от ответственности рабочего больше всего зависит успех дела.
Из агрегатных цехов и смежных объединений, из академических и отраслевых институтов, от зарубежных фирм и предприятий в наш сборочный цех начинают прибывать механизмы и агрегаты, блоки и системы, научные приборы и научные комплексы.
Если бы нашим сборщикам предстояло собрать лишь две летные, или, как говорят, “штатные”, машины, то это было бы для них, что называется, семечки. Когда же рождается новое поколение космических машин, к летным объектам прибавляются десятки объектов различных модификаций, предназначенных для наземных испытаний или экспериментальной отработки.
Ключевой пост в производстве машин занимает, конечно, начальник сборочного цеха. Сейчас возглавляет цех Саша Иванков. Почему вдруг “Саша”? Жили мы с ним когда-то в одном доме, помню его улыбчивым, приветливым, трудолюбивым мальчишкой. А сейчас Александр Алексеевич - совсем еще молодой человек - один из самых уважаемых людей на заводе. Нелегкий у него пост: здесь надо быть и жестким, суровым, безжалостным чиновником, и тонким дипломатом, и хорошим инженером, и превосходным диспетчером, и “бездушным бюрократом”, ставящим выше всего и всех Инструкцию, и ниспровергателем всяческих предписаний, тормозящих и запутывающих живое дело, и требовательным начальником, и внимательным и чутким членом коллектива.
А сборщиков и агрегатчиков объединяет, координирует, направляет начальник производства со своим штабом - планово-диспетчерским бюро. Диспетчер знает все! Так у нас считает любой член коллектива. И по каким только вопросам ни обращаются к нему - диспетчеру, обычно молодой женщине, обремененной тысячами забот: от домашнего телефона какого-либо неожиданно понадобившегося специалиста до специальной гайки, затерявшейся где-то на потоке.
Машины, предназначенные для наземных испытаний, поступают в “безжалостные” руки испытателей-экспериментаторов. Это они их ломают, трясут, жмут, давят, крутят, бросают, “отстреливают”, бьют, “морят” теплом и холодом, дают им воздух и полностью отнимают его, кидают “из огня да в полымя”. И все для того, чтобы те, летные, не сломались, не согнулись, выдержали жар Солнца и космический вакуум, жесткий норов ракеты-носителя и тяжелые объятия далекой планеты.
Сложное хозяйство у Владимира Ивановича - руководителя экспериментаторов. Центрифуги и вибростенды, термокамеры и барокамеры, газы и жидкости, огонь и мороз.
Аппарат обязан выдержать все нелегкие факторы полета, динамические воздействия. Вот аппарат испытывают на виброперегрузки. Он стоит на вибростенде, его жестоко трясет. То быстрее, то медленнее, то сильнее, то слабее. Вокруг стоят конструкторы во главе со своим начальником Сашей Моисеевым (теперь, конечно, Александром Александровичем - лауреатом и прочее, и прочее) - Юрий Малинкин, Вячеслав Забо-лотов, Николай Кузьмичев. Здесь и экспериментаторы: теоретик кандидат технических наук Леон Погосян (да-да, и среди испытателей есть теоретики), Михаил Льдов, Иван Дойников.
Кто больше волнуется? Мне кажется, что конструкторы. Испытатели должны правильно задать режим. А конструктор (кажется слышно, как бьется у него в этот момент сердце) ждет: выдержит ли его механизм эту тряску. Он бы так не волновался, если бы выделили ему на его узел килограммы (такую конструкцию сотворил бы - трактором не сломать), а то дали считанные граммы...
Не все гладко получается. Кое-что бывает и ломается. Возникают вредные резонансы. Как будто верно притерты элементы всей конструкции, а резонансы нежелательные “позванивают”. Когда что-то не получается, собираются у Владимира Алексеевича Серебренникова. Под его началом и конструкторы, и экспериментаторы. Это разумно. Конструкторы конструируют, испытатели ломают. Кто из них прав? Кто их примирит? Споры заканчиваются разумными техническими компромиссами, но не в ущерб надежности машины.
На центрифуге машина испытывается на перегрузки. Теперь у нас новая, мощная центрифуга. Впервые крутили не фрагменты, а машину целиком. Выдержала, родная.
При отделении ступеней ракет-носителей возникают знакопеременные перегрузки, ударные нагрузки. Последние возникают и при посадке станций, зондов на поверхность небесного тела. Испытывают аппараты и на них. А еще есть натурные отстрелы: проверяют, как аппарат отделяется от блока “Д”.
Много и тщательно “возятся” с двигателями. Здесь и так называемые холодные сливы, и огневые испытания двигательных установок в огромных защитных камерах, где лишь с помощью телевидения наблюдают, что творится внутри. Существуют и климатические испытания агрегатов, блоков, приборов в термобарокамерах. Затем все изделие, целиком, укутанное в специальную шубу - экранно-вакуумную слоистую теплоизоляцию - помещают в большую вакуумную камеру. В ней - почти космический вакуум. С одной стороны светит “Солнце” - специальный солнечный имитатор. Станцию заставляют работать в таких - почти космических - условиях. Конечно, предварительно включают систему терморегулирования аппарата. Выдержала - получай путевку в космос! Видите, опять “почти”. Потому что полностью, один к одному, космические условия на Земле не создашь. “Кое-что” остается, как говорится, за кадром. Все равно до конца все на Земле не проверишь, не испытаешь. Космос есть космос. И только он примет окончательный экзамен.
Нет человека, который смог бы побывать на всех испытаниях, взглянуть на них хотя бы одним глазком. Как это сделать, когда испытания идут одновременно в сотнях мест, когда их география - вся страна: Камчатка и Средняя Азия, Прибалтика и Урал, Волга и Крым, пол-Европы (заграничной) .
Радиовысотомеры-вертиканты (больших высот), радиовысотомеры средних высот, посадочный доплеровский радиолокатор облетывали на вертолетах и самолетах, “катали” на выносных стрелах огромных кранов.
Раскрывали двадцатиметровые антенны в “невесомости” в отсеке самолета Ил-76, проверяли работу ДАС в условиях пониженной гравитации, сбрасывали его и второй зонд “Шар” с вертолетов.
На “пилюгинской” фирме, на АЦК (аналого-цифровом комплексе), проверяются БУК, правильность рассчитанных уставок - директивных кодовых чисел, логика функционирования комплекса, всевозможные варианты маневров, вырабатываются подходы к управлению всей машиной.
Затраты, понятно, немалые. Но... скупой, как известно, платит дважды.
Эстафета создания машины движется дальше. Вот и контрольно-испытательная станция...
Только для ясности изложения строится подобным образом рассказ о рождении машины. Дело в том, что кроме множества прямых связей между проектантами и конструкторами, технологами и производственниками, конструкторами и экспериментаторами, схемщиками и испытателями, конструкторами и испытателями и т. д. существует одновременно великое множество обратных связей между этими специалистами. И, бывает, такой клубок закрутит жизнь, что не знаешь, за какой конец потянуть и с какого конца его размотать. Но это - жизнь! Реальная, неприукрашенная. И, случается, такое выявляется на испытаниях, что и проектанту приходится кое-что менять в своем, как говорится, “обсосанном и облизанном” со всех сторон проекте.
Особенно нелегкие клубки закручиваются на заводских испытаниях, в КИСе предприятия, когда все системы, агрегаты и узлы сходятся вместе в работе. Возглавляют сейчас испытания в КИСе технический руководитель - представитель конструкторского бюро В. П. Никитин и заместитель начальника подразделения Б. В. Панин.
Да, нет уже в КИСе его сильного командира Александра Александровича Флорова: он сейчас возглавляет коллектив одного из солидных подразделений КБ. Его отсутствие, конечно, ощущается. Но выдержанный, с уважением относящийся к представителям КБ, смежникам и к своим товарищам по работе, работоспособный Борис Владимирович Панин тоже хорошо справляется с делом. Много сил и энергии отдает испытаниям Владимир Павлович Никитин.
Я еще застал время, когда электрические испытания машин строились по следующей схеме (возможно немножко утрирую, но смысл, думаю, не искажаю): кнопка - провод - реле; реле - провод - лампочка; опять кнопка - провод и т. д.
Современные электрические испытания - это диалог наземного компьютера с бортовым, наземного микропроцессора с бортовым, наземного компьютера с наземным, бортового с бортовым. Такие лихие закручиваются сюжеты! Тут “ломиком да топориком” не возьмешь. Нужны опытные программисты, знатоки вычислительной техники, специалисты конца двадцатого века. Сейчас “умная” наземная аппаратура и проверит, и подскажет.
Но роль человека по-прежнему основная: он и идеолог, и контролер, и врачеватель.
Взять, к примеру, бортовой управляющий комплекс. Или МРТК - магистральный радиотехнический комплекс. На земле, если надо, им помогут. А вот в космосе и БУК, и МРТК обязаны справиться сами.
Отвечают кисовцы и за проверку бортовых систем корабля на электромагнитную совместимость. Космонавтов, перед тем, как уйти им в совместный полет, проверяют на психологическую совместимость. Мы, перед тем, как пустить системы в полет, испытываем их на электромагнитную совместимость. По насыщенности различными радиосредствами, приборами, излучающими во всевозможных диапазонах, не было еще аппарата, сравнимого с “Фобосом”. Работают в нескольких диапазонах радиокомплекс, несколько радиолокаторов, включая “доплер”, лазер, рентгеновский высотомер, плазменная пушка. И “никто” друг другу не должен мешать! “Никто” не должен и вносить искажения в показания научных приборов, к примеру, магнитометров, плазменных измерителей.
“Живой” аппарат, до предела заполненный аппаратурой, штатной и контролирующей, помещают в так называемую безэховую камеру, исключающую отражение радиоволн.
Включают все системы и наблюдают, насколько уверенно работает каждая из них в общей компании. И каждая должна быть хоть и в тесноте, но не в обиде. Есть русская поговорка: “Всякая сосна своему бору шумит”. Так же, как сосна, каждый прибор обязан “шуметь только своему бору”.
Нелегко бывает примирить все системы, все приборы. В ход идут фильтры, экраны, другие “примирители”. Но, бывает, ничто не помогает. И тогда приходится чем-то жертвовать.
Между тем, пока идут кисовские испытания машин и проверки систем в безэховой камере, на космодроме Байконур и в Центре дальней космической связи полным ходом идут работы по подготовке к приему машин, управлению ими в полете.
Пультовые МИК КО, заправочные станции, чистовые помещения, испытательные залы, оснащаются новым механо-технологическим оборудованием, новой контрольно-проверочной аппаратурой - пультами, стойками, блоками, новыми радио- и телеметрическими станциями, новыми монтажно-сборочно-стыковочными устройствами. Значительные средства предстоит освоить нашим подрядчикам.
Немало труда вкладывает в подготовку космодрома к испытаниям и запуску космических аппаратов Владимир Тырченко. Мы знакомы с ним более четверти века, до того, как стали работать в “бабакинском” конструкторском бюро, вместе ходили испытателями ракет на подлодке.
Готовятся к работе с “Фобосом” “Гермес” и “Голиаф”.
В предыдущей главе я рассказал о крупнейшей в мире полноповоротной антенне РТ-70, с помощью которой шло управление межпланетными станциями “Вега-1” и “Вега-2” из Центра дальней космической связи. И сейчас здесь жарко, как на ударной стройке. Сюда направляются караваны КамАЗов, гудят башенные краны, в коридорах можно встретить сотрудников ведущих научных центров страны.
Главный инженер управления Олег Петрович Зверев рассказывает:
- По сравнению с проектом '“Венера - Галлей” радиотехнический комплекс управления для “Фобоса” фактически меняется полностью. Самое главное - переходим с дециметрового диапазона управления на сантиметровый. Это качественный шаг вперед. Какая в этом необходимость? Мы гордились прежним передатчиком “Гулливер” мощностью 80 киловатт. Он прекрасно обеспечил связь с “Вегой”! Но ведь тогда точность измерений координат станций за миллионы километров от Земли была несколько сот метров. Для дециметрового диапазона это предел. А по проекту “Фобос” необходимо достичь точности наведения раз в десять лучше. Иначе “зависнуть” над поверхностью спутника Марса не удастся. А ведь путь до Фобоса в полтора раза длиннее, чем до Венеры. А по законам физики - это гораздо большие потери энергии, потери информации. Выход - переход на сантиметровый диапазон. Это позволит увеличить объем передаваемой информации и обеспечит большую точность наведения.
Именно поэтому была поставлена трудоемкая задача установить на комплексе передатчик нового поколения “Голиаф”, работающий в сантиметровом диапазоне. Название объясняется его мощностью - 200 киловатт. Но мы не собираемся заниматься расточительством. Чтобы на ближнем этапе перелета от Земли к Марсу “ие стрелять из пушек по воробьям”, монтируем еще и радиопередатчик “Гермес”, мощность которого в сантиметровом диапазоне равна всего 10 киловаттам.
Таких мощных радиопередатчиков, как “Голиаф”, в космонавтике, кажется, еще не было. Ведь если в его сфокусированный луч попадет, скажем, неосторожная птица, не сдобровать ей.
Однако опасная для жизни мощность фокусируется в луче на такой высоте, где “птички” уже не летают. Кроме того, особенность конструкции радиотелескопа РТ-70 состоит в том, что боковое облучение в телескопе сведено к минимуму. Существует закономерность: чем больше антенна и меньше длина волны, тем “острее” луч. А чем “острее” луч, тем лучше антенна улавливает сигнал, приходящий с главного направления.
А сколько выделяет тепла работающий на полную мощь “Голиаф”? Нетрудно прикинуть: если его установить на земле, почва загорится... Есть и такая проблема, и ее тоже нужно решить. Не вдаваясь в подробности, скажу: придется поднять “Голиаф” к самому “донышку” зеркала - на высоту около 55 метров. Мощные насосы будут гонять в высотном контуре охлаждения 40 кубометров холодной воды.
После объяснений главного инженера становится понятно, что делают около антенны гигантские башенные краны. Монтаж сложный, уникальный, но если бы только им ограничивались работы! Ведь РТ-70 включает в себе еще и обширный наземный радиотехнический комплекс управления телескопом.
Около трехэтажного здания выстроились в очередь КамАЗы с длинными прицепами. Идет разгрузка оборудования, в том числе новых электронно-вычислительных машин, которые будут работать в комплексе обработки научной информации. И здесь новшества принципиальные. Объем информации, получаемой по проекту “Вега”, позволял многие команды составлять и передавать на борт станций вручную. Обширная программа и сложность маневров, предусмотренных проектом “Фобос”, требует переоснащения всего командного комплекса. Теперь сбор данных, обработка результатов, трансляция в научные центры, а также составление команд и передача их на борт станции будут происходить исключительно в автоматическом режиме.
Чтобы точно проложить маршрут к Марсу и Фобосу, астрономам мало знать местонахождение станции. Надо еще вычислить с немыслимой для прежних межпланетных экспедиций точностью параметры орбит всех находящихся по соседству с трассой небесных тел. Попадает аппарат в “неучтенную” зону тяготения, “потянет” его гостеприимная планета за собой - вся экспедиция насмарку. И вот в самом скором времени с помощью РТ-70 начинается точная радиолокация планет.
- Чтобы запланированные маневры прошли “на уровне”, необходимы радиолокация Марса, своеобразная космическая разведка местности, уточнение гравитационных констант, масс и фигур планет,- говорит один из ученых, “обкатывающих” новую аппаратуру на радиотелескопе, заведующий лабораторией Института радиотехники и электроники АН СССР А. С. Вышлов.- А сам перелет! Космическое пространство для таких сверхточных задач считать вакуумом, пустотой неправомерно. Микрометеориты, давление солнечного ветра, загазованность от работы самого аппарата - все это искривляет траекторию. Плюс влияние земной атмосферы. Одни только ошибки в измерениях, вызванные метеопомехами, плохой погодой, могут привести к тому, что станции вообще пройдут мимо Фобоса. Все надо учесть, ко всем неожиданностям подготовиться. Разработана схема, по которой во время перелета к Марсу сравнение радиосигнала в разных диапазонах позволит откалибровать трассу, учесть влияние межзвездной среды.
Но, пожалуй, больше всего около антенны представителей Института космических исследований АН СССР. Идет подготовка к уникальным экспериментам, которых еще не знала мировая космонавтика. Ведь обширная научная информация будет передана после первичной оперативной обработки в академические научные центры.
Заканчиваются приготовления к межпланетной экспедиции. Как всегда, последние приготовления - самые “горячие”.
Мы уже применяли такие выражения: “Проект “Вега” не имел себе равных по размаху международного сотрудничества”. Действительно, специалисты 9 держав принимали непосредственное участие в этом эксперименте, а специалисты еще нескольких стран сотрудничали с ними. Проект “Фобос” по этому показателю превзошел проект “Вега”: эта интереснейшая программа объединяет специалистов 12 стран. Если принять во внимание, что в эксперименте участвует Европейское космическое агентство (ЕКА), в которое входит ряд западноевропейских государств, что принимать сигналы со станций будут все крупнейшие радиотелескопы планеты, то практически весь мир будет связан с этим проектом.
Все научные системы, комплексы и приборы были размещены на обоих космических аппаратах, кроме приборов ИПНМ, “Терек” и 20-метровых антенн РЛК, которые устанавливались только на первом аппарате. Прибор ТЕРМОСКАН и зонд “Шар” были установлены только на втором аппарате.
Определенные трудности возникли сразу после поставки научных приборов и комплексов в Советский Союз, когда в Институте космических исследований начался входной контроль этой техники. Да и как не быть трудностям! Ведь, случается, что две отечественные фирмы, расположенные на одной улице, договориться не могут. А тут как-никак различия в технологиях, элементной базе, оформлении технической документации, даже в обозначении аналогичных понятий, языковой барьер, наконец. Это, безусловно, требует от разработчиков, экспериментаторов, испытателей немалого напряжения сил и чисто человеческого такта.
Но любые препятствия и сложности преодолеваются, когда есть добрая воля. А она есть. И инженер с инженером всегда найдут общий язык. Недаром один умный специалист сказал: “У меня есть идея, у партнера есть идея. Мы обменяемся ими - каждый станет обладателем двух идей”.
Когда нашего главного конструктора Вячеслава Михайловича Ковтуненко спросили: “Не ухудшает ли такое обширное международное взаимодействие Вашу работу”?, он твердо ответил: “Нет, не ухудшает, а улучшает. Международное сотрудничество взаимовыгодно. Космос по своей природе должен объединить все народы, поэтому мы в принципе выступаем за широкую международную кооперацию в космических исследованиях, за то, чтобы их плодами пользовались все страны. Вот почему к нашим проектам привлекаются и будут привлекаться специалисты многих государств”.
Мы расстаемся с машиной в самый разгар наземных испытаний, когда на стапелях в КИСе, в летающих лабораториях, на грохочущих стендах днем и ночью кипит работа.
Чтобы дать небольшое представление о накале работы, приведу выдержку из стенограммы обычного утреннего оперативного совещания на контрольно-испытательной станции завода. День выбран наугад, просто ткнул пальцем в журнал. Только пришлось аббревиатуры заменить понятными словами, иначе получилась бы полная абракадабра.
Панин. Рассматриваем вторую и ночную смены, план на сегодня. Технологическая машина. Слушаем Вас, Андрей Андреевич!
Ведущий по испытаниям. Проведены закладка уставок на сеанс коррекции, заряд бортовых батарей. Есть замечание: в сеансе без санкционирования включился и выключился БУК. План предлагается такой: разбор замечания, проверка системы терморегулирования, сеанс с БУКом.
Панин. Как с оценкой телеметрической информации по проведенным работам?
Чистова (руководитель группы расшифровки). Очень плохо, Борис Владимирович. Отставание - четыре сеанса.
Панин. Службы, прошу объяснить!
Рыжеусов. Наши специалисты отказываются понимать предъявленные записи.
Зацепин. Гуцаев претензий не высказывал.
Никитин. Надо кончать этот “футбол”. Распечатки представить службам. Службы должны письменно выставить замечания. Матобеспечение налажено.
Дьяконов. Нет никакой информации. Липа!
Никитин. Сформулируйте. Положите мне на стол замечания. “Рязанцы” не принимают голословные заявления. Надо конкретно им показать, где у них плохо.
Панин. Записываем: службам сегодня же сформулировать замечания, передать их Владимиру Павловичу. Еще какие вопросы по технологической?
Шишов (руководитель бортрасчета). Установка пиротехники не закончена, хотя срок был - вчера, вторая смена.
Сергеев (представитель производства). Технологи немного запутались. Сегодня закончим.
Панин. А вы сами к проверке готовы?
Баранов (служба электриков). Готовы. Осциллограф есть, переходники получили.
Панин. Еще какие вопросы?
Якобинцев (ОТК). С бортжурналами непорядок. Везде долги. Еще с частных комплексных испытаний.
Никитин. Подтверждаю. Я сам вчера просматривал журналы. Есть проведенные сеансы, но ни подписей, ни замечаний. Безобразие. Делали частные программы, есть четкие заключения, а программы не закрыты. Надо наводить порядок.
Панин. Записываем: ведущему со службами навести порядок в бортжурналах. Даем два дня. Еще какие вопросы? Нет. Переходим к первой летной.
Баранов. Не можем закончить автономные испытания системы терморегулирования:
задерживается поставка жгутов.
Диспетчер. Требуем. Не успевает электроцех.
Сергеев. Вопрос сейчас поставим у начальника производства.
Панин. Что с высотомером малых высот?
Нагорных. Пока ждем. Должны приехать представители с решением. Склоняются к замене рентгеновской трубки.
Панин. Записываем план на сегодня... Переходим ко второй летной... Рассмотрим “Гранат”...
А за окном березы в золоте, освещенные мягким солнцем. Сухо, легкий туманец, прелестное запоздалое второе бабье лето. Но его, как будто, никто не замечает...
Пора, наверное, заканчивать главу о “Фобосе”. Главное - мы познакомились с проектом, задачами экспедиции. Ведь где бы я ни поставил точку, она будет иметь относительный смысл.
Может, закончить отправкой машин с завода? Но впереди - космодром. Может, закончить запуском станций? Но впереди - полет. Кажется, логичнее всего завершить главу результатами экспедиции... Но к этому моменту в космосе будет новая машина, а на испытаниях - новейшая...
Так что предоставляю читателям самим отслеживать полет машин и сравнивать, что у нас получилось, а что нет.
А разве может что-нибудь не получиться? Конечно, может. Стопроцентной гарантии дать никто не в состоянии. Это противоречило бы законам создания техники, да и самой жизни.
Я уже делал оговорку: как мы ни испытываем вся и все, сымитировать космос на земле абсолютно точно невозможно. Как невозможно сымитировать полностью пониженную гравитацию Фобоса, его условия, его рельеф. Так что только космос даст ответ, в чем мы были правы, а в чем ошибались. Ошибки учтем. Одни и те же повторять у нас не принято. И вновь - в полет.
Не раз в своих записках обращаюсь я к книгам заслуженного летчика-испытателя Героя Советского Союза Марка Лазаревича Галлая. Это, конечно, не случайно. Книги Галлая “Через невидимые барьеры” и “Испытано в небе” оказали на меня большое влияние в период освоения профессии инженера-испытателя. Они были, без преувеличения, настольными книгами - так много полезного из опыта работы летчика-испытателя находил я в них для себя. Я вовсе не хочу сравнить свою инженерную работу с героической профессией летчика. Преклонение перед профессией летчика-испытателя в нашей среде безграничное.
У М. Л. Галлая встретил я такое суждение: “Известный английский ученый-гидродинамик Фруд закончил свое исследование о качке корабля искренними словами:
“Когда вновь построенный корабль выходит в море, то его строитель следит за его качествами на море с душевным беспокойством и неуверенностью, как будто это воспитанный и выращенный им зверь, а не им самим обдуманное и исполненное сооружение, качества которого должны быть ему вперед известны в силу самих основ, положенных в составление проекта”.
Если подобное признание справедливо по отношению к морским судам, которые человек строит уже тысячи лет, то что остается сказать о самолетах! Тут же сюрпризам, что называется, сам бог велел быть.
Не знаю, как насчет других божьих повелений, но это выполняется на редкость исправно: недостатка в сюрпризах в ходе летных испытаний почти никогда не ощущается”. Сказанное в высшей степени относится и к нашим машинам.
Одно время (особенно до гибели “Чэлленджера” и последовавших за ней аварий нескольких американских ракет-носителей) нас нередко упрекали в том, что процент успешных экспедиций, проводимых впервые, у американских специалистов несколько выше, чем у нас. Здесь необходимо разобраться.
Если взять самый начальный период космических будней, то первые старты у нас были гораздо успешнее. Вспомним запуски первых трех искусственных спутников Земли, первых трех лунников, кораблей “Восток” и “Восход”. У них же было больше неудач.
Потом положение выравнялось, а кое в чем они стали нас опережать. Особенно успешно прошла программа “Аполлон” (хотя и тут были неудачи: гибель трех астронавтов во время пожара в кабине корабля при предстартовой подготовке, отказ от посадки на Луну и драматическое возвращение на Землю одного из экипажей). У нас, как известно, “Марс-1”, “Венера-1, -2, -З”, разработанные и запущенные еще королёвским КБ, не дошли до цели. А на отработку мягкой посадки на Луну были израсходованы пять машин - от “Луны-4” до “Луны-8”, и только “девятка” прилунилась. В чем тут дело? Может, мало внимания им уделяли? Вероятно, был такой грех. Очень большой объем работ оказался у королёвцев. Не даром вскоре эта тематика была передана бабакинскому КБ.
Но не только в этом дело. Одна из главных причин неудач - недостаточный объем наземной экспериментальной отработки. Знаете, сколько средств тратят американцы на наземные испытания? 80-85% всех затрат на проект расходуют они на экспериментальную наземную отработку! В те годы мы едва ли дотягивали до половины. И как только подтянулись в этом направлении, результаты не могли не сказаться!
...Идет Совет Главных. Здесь - центр конструкторской мысли. Средоточие всех нелегких проблем, возникающих в процессе испытаний. Здесь принимаются решения о принципиальных изменениях уже испытанных конструкций и даже об исключении некоторых экспериментов. Здесь принимают решение об отправке машин на космодром...
А испытания продолжаются.
“Фобос” - в пути. Впереди главное испытание. Испытание космосом.
Завершив работу над рукописью книги, я сдал ее редактору, а сам вылетел на космодром, полагая, что у меня уже не будет возможности еще раз обратиться к ней. Но время распорядилось иначе...
Итак, наша небольшая группа испытателей прибыла на Байконур 13 мая 1988 года. Мы должны были присоединиться к крупной комплексной бригаде, ведущей отработку межпланетных станций.
Ровно год назад космодром и город Ленинск (административный центр космодрома) посетил Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев. Он ознакомился с образцами космической техники, беседовал с ее разработчиками и испытателями, с жителями города. Михаил Сергеевич посетил Дом пионеров, магазин, спортивный комплекс. Как раз в то время завершалась подготовка к запуску новой мощной универсальной ракеты-носителя “Энергия”. Она стартовала через день после отъезда Генерального секретаря ЦК КПСС.
Михаил Сергеевич отметил, что люди живут и работают на космодроме в суровых климатических условиях. “Неправильно,- подчеркнул он,- что в какой-то мере на задворках, на втором плане оказались проблемы быта, социально-культурных условий трудящихся, занятых решением огромных задач”.
Кто-кто, а мы, испытатели, хорошо понимаем справедливость этих слов. И вот прошел год. Чем порадуешь, космопорт? Как далеко шагнул ты от своих прежних границ! Много новых красивых жилых домов улучшенной планировки, 6-й микрорайон, обогнав в своем бурном развитии знаменитый 5-й, устремился к аэропорту. Вот новые магазины, школы, детская поликлиника... Мимо памятника погибшим ракетчикам выезжаем к главной площади.
Но центральную улицу пришлось объезжать: на ней вскрыт асфальт, снят бордюрный камень, фонарные столбы лежат - улица полностью реконструируется, превращается точь-в-точь в московский пешеходный Арбат.
Пока идет оформление пропусков на место испытаний, прогуливаемся по магазинам. Они по-прежнему не радуют. Особенно неважно с овощами и фруктами. Правда, на дворе середина мая. Но ведь рядом же - благодатные Ташкент, Фергана, Наманган, Алма-Ата! Подумалось: какой же благодарный рынок сбыта - космодром!
И еще: может быть, доживем мы до той поры, когда в раздольной степи возникнут, как белые корабли, десятки просторных гостиниц, пролягут современные автобаны, и тысячи туристов со всех концов света будут слетаться на запуски “Буранов”, “Марсов”, лунных кораблей.
...Наконец, пропуска получены, мы покидаем город и по старой узкой бетонке “пазик” мчит нас на родную площадку.
Вот вдали показалось несколько машин: “Волга” ГАИ с синей “мигалкой”, красный элегантный “Икарус”, белый ЛАЗ, голубой “рафик” медпомощи. “Волга” дважды мигнула фарами. Наш водитель принял резко вправо и остановил “пазик” на обочине. Машины промчались мимо. Прилетевший с нами представитель “науки” успел разглядеть некоторых зарубежных коллег, “прилипших” к окнам автобусов.
На другой день в 10.00 эти же машины подкатили к МИККО: они доставили из города зарубежных специалистов, уже неделю находящихся на космодроме и принимающих участие в проверках научной аппаратуры “Фобосов”.
Их было сорок два человека: разработчики, изготовители, наладчики, испытатели научных приборов. Сотрудничество по сравнению с “Вегой” стало еще более глубоким и разносторонним.
Повезло иностранным специалистам с погодой: май стоял мягкий, нежаркий.
Обычно в это время уже вовсю “жарит” солнце. Повезло гостям и с пусками различных ракет. Помню, как на “Веге” зарубежные коллеги сетовали: “Мы думали, что на космодроме чуть ли не каждую минуту взлетают ракеты. А мы за всю неделю ни разу не видели старта...” Теперь же ракеты по различным программам стартовали через день-два.
После двух недель работы в МИККО иностранные специалисты улетели в Москву. Некоторые из них еще дважды возвращались на космодром: готовили аппаратуру к запуску.
Должен заметить, что тот момент, когда наша группа появилась на космодроме, был весьма непростым в жизни испытателей. Уже два месяца и двадцать дней упорно вели они предполетные испытания и подготовку к запуску космических аппаратов. До стартов оставалось меньше двух месяцев, а работы - непочатый край. Да и ситуацию, сложившуюся с машинами, ясной назвать было нельзя. “Фобос-1” только что вышел из барокамеры, где проходил повторные испытания на герметичность после замены двух отказавших приборов. Предстоял солидный объем перепроверок. “Фобос-2” должен был “пройти” сложный участок выведения на орбиту, пропущенный ради научных сеансов, “сыгранных” своевременно в присутствии и при участии зарубежных коллег. (Так случается при создании художественного фильма, когда финал снимают раньше начала.) Оба аппарата ожидали свои ДАС - долгоживущие автономные станции, сроки отправки которых на космодром оказались сдвинутыми вправо (сильно затягивались). А ведь предстояла их заправка, затем - проверка, установка на орбитально-пролетные блоки аппаратов, совместные электрические испытания.
Признаюсь, учитывая сложную, напряженную обстановку, я ожидал встретить изрядно уставших, в меру раздраженных испытателей. Каково же было мое удивление, когда я увидел, как разбирали они после оперативки одну замысловатую задачку - без суеты, смело, с озорными шутками! И у меня невольно вырвалось:
“А вы тут, оказывается, еще и смеетесь!..”
Спустя несколько дней я уже стал понимать, откуда берутся истоки такой уверенности и жизнерадостности. В коллективе царил отменный микроклимат. Главная заслуга в этом, несомненно, принадлежала техническому руководителю испытаний заместителю главного конструктора Валериану Николаевичу Байкину. Полтора года назад он возглавил коллектив испытателей фирмы.
Другой важный фактор - полную силу набрало наше среднее поколение испытателей - те, кому тридцать плюс-минус два-три года. На мой взгляд, это - золотой возраст для инженера-испытателя: еще свежи в памяти и не устарели знания, приобретен необходимый опыт, здоровье и молодость гарантируют высокую работоспособность. Отработка “Фобосов” совпала с расцветом творческих возможностей лауреата премии Ленинского комсомола электрика Андрея Золотова, механика Сергея Кулакова, пневмогидросистемщика Андрея Калачева и их друзей, вынесших на своих плечах основную тяжесть подготовки машин к старту.
 Подготовка "Протона" с "Фобосом-1" к вывозу из МИКа на стартовую площадку |
Благодаря самоотверженному труду испытателей, вывоз ракетно-космического комплекса “Протон” - “Фобос-1” на стартовую позицию был произведен точно по графику-3 июля 1988 года. Неожиданно на старте сложилась весьма непростая ситуация, но и из нее наши стартовики вышли с честью.
7 июля 1988 года. День пуска “Фобоса-1”. Запуск произошел в 23 часа 38 минут 4 секунды 325 миллисекунд местного времени, отклонение от расчетного составило всего 19 миллисекунд.
К двум часам ночи - четвертой бессонной ночи наших стартовиков - стало ясно: машина идет к Марсу, замечаний по борту нет. Обычно в таких случаях веселье не стихает до утра. Но сегодня все иначе: над гостиницей - тишина. А после запуска 12 июля “Фобоса-2” испытатели вернулись домой и почти в полном составе ушли в отпуск. Теперь машины - в руках управленцев.
Полет машин складывался удачно. Для космических аппаратов нового поколения - более чем удачно. 16 и 21 июля были успешно проведены коррекции траектории полета, с борта аппаратов изучались Солнце и космическое пространство, а в последних числах июля Центр дальней космической связи услышал многоязычную речь: на специальные, тестовые сеансы с “наукой” съехались десятки иностранных специалистов.
В обычных заботах прошел и август. Управленцы из крымского ЦДКС перебрались в подмосковный ЦУП. Ничего зловещего не предвещал и сентябрь: машины по-прежнему находились в хорошем состоянии.
В пятницу 2 сентября перед началом рабочего дня я увидел в коридоре КБ озабоченных управленцев.
- Что случилось? - спросил я Елену Важнову.
- Нет сигнала с “первой”! - на ходу ответила она.
Через некоторое время управленцы умчались в ЦУП. Начались длительные кропотливые работы по установлению связи с “Фобосом-1”. Но он так и не откликнулся...
Как же погиб сложнейший космический аппарат, так нелегко создававшийся многочисленными коллективами?
Кто-то из специалистов высказал мысль: диалог человека с компьютером - сложная проблема последнего десятилетия XX века и будущего XXI века. На мой взгляд, очень верная мысль. “Компьютеро-зависимость” - и благо, и тяжкое бремя современной цивилизации. Одна-единственная ошибка в программе для ЭВМ, неправильное состояние всего одной ячейки в памяти машины могут привести к непоправимым последствиям.
А было так: 25 августа управленцы проводили планирование рядового сеанса связи с “Фобосом-1”. Разработчики гамма-спектрометра обратились с просьбой включить их научный прибор в работу 30 августа примерно на десять часов, после чего “сбросить” полученную информацию на Землю. Обычная, тривиальная задача. Инженер-оператор приступил к составлению программы сеанса с учетом рекомендаций “науки”. Предоставленная для нашей работы ЭВМ ЦУПа функционирует с различными космическими объектами. Она способна понимать “язык” различных кодов. Надо только ей указать, в каком коде работать. И вот оператор после указания адреса одной из ячеек бортовой программно-временной системы забыл подставить одну-единственную букву. Его непосредственный начальник, проверяя программу, ошибку не заметил. Конечно, программу, прежде чем передать на борт, можно было проверить на математической модели, находящейся в ЦДКС, или на “Фобосе-Т” (технологическом макете), стоящем “под парами” на контрольно-испытательной станции завода. Но управленцы не стали утруждать своих товарищей, считая программу элементарной.
А дальше пошла цепь драматических событий. 29 августа в сеансе связи программу ввели на борт “Фобоса-1”. Без той единственной буквы безобидная команда на выключение научного прибора превратилась не в абракадабру, а (вот она трагическая случайность) в “команду-убийцу” на выключение пневмосистемы ориентации и стабилизации.
И вот спокойно летящий, “ничего не подозревающий” аппарат вдруг оказался без “рук”, без “ног”. Он “увидел”, что Солнце отворачивается от его солнечных батарей, но спасти себя не смог: его “спеленали”, лишили сил ложной командой. Бортовые батареи - аккумуляторы, не получающие подпитки от солнечных батарей, рано или поздно разрядились, и бортовые радиоприемники и передатчики оказались без питания. В ночь с 1 на 2 сентября ничего не подозревавшие управленцы приступили к намеченному сеансу, но ответный сигнал не получили. Утром они поняли, что натворили...
Месяц непрерывных попыток восстановить связь удачи не принес. Коллектив воспринял неожиданную гибель машины (что называется, на ровном месте) как личную драму.
Академик Р. 3. Сагдеев в интервью “Московским новостям” сказал: “В целом это первый обидный сбой в наших исследованиях дальнего космоса за последние пятнадцать лет после неудач в программе исследования Марса в 1973 году”. Далее ученый высказал такую мысль: “Может быть, именно столь долгий безаварийный промежуток и привел к самоуспокоенности. Будем надеяться, что случившееся послужит суровым уроком, из которого будут сделаны правильные выводы”.
Конечно, были разработаны мероприятия по повышению надежности работ со второй летной машиной. Конечно, вышли приказы и распоряжения “о снижении ответственности, ослаблении требовательности”...
Заметим, что в те же сентябрьские дни непростая, прямо скажем, драматическая ситуация сложилась при возвращении на Землю из космоса советско-афганского экипажа. Как известно, его посадку вынуждены были перенести с б на 7 сентября. И в этом случае нештатная ситуация была вызвана, главным образом, ошибкой в диалоге человека с ЭВМ.
...Меж тем вторая машина не без трудностей продвигалась к цели: чуть “скис” один из двух сантиметровых радиопередатчиков, случались сбои в работе некоторых научных приборов. Но на выполнение программы это пока не влияло.
29 января 1989 года космический аппарат “Фобос-2” вышел на расчетную орбиту искусственного спутника Марса.
Начались тончайшие баллистические маневры (о них мы вкратце рассказали выше). В результате целой серии активных операций аппарат подведен к Фобосу. По фотографиям спутника, полученным с борта станции, ученые уже намечают район сближения с Фобосом. Оно запланировано на первую декаду апреля. До решительного шага остается совсем немного времени: счет шел уже на дни и часы.
27 марта 1989 года. “Фобос-2” ведет очередную съемку спутника Марса - одну из самых последних перед посадкой зондов. 18 часов 58 минут 30 секунд. Согласно программе сеанса должен поступить сигнал со станции. Но его нет. В соответствии с инструкцией по нештатным ситуациям управленцы принимают немедленные и энергичные меры по установлению радиосвязи с аппаратом. В результате предпринятых действий с борта “Фобоса-2” в 20 часов 51 минуту был получен сигнал в сантиметровом диапазоне волн, но телеметрическую информацию выделить из него не удалось. А в 21 час 03 минуты сигнал исчез и, как оказалось, навсегда.
Почти двадцать дней и ночей управленцы отчаянно пытались возобновить диалог с машиной. Но безуспешно. Когда стало ясно, что аппарат “замерз”, ЦУП принял решение о прекращении работ по программе “Фобос”. Так завершилась эта миссия к Марсу.
Что же произошло?
Как только нарушилась радиосвязь с аппаратом, двенадцать групп специалистов оперативно приступили к анализу нештатной ситуации. Исходных данных практически не было: аппарат уходил на развороты для съемки спутника полностью работоспособным и... “не вернулся”.
Можно только выдвигать различные версии разыгравшейся драмы. Тот прощальный, быстро и плавно нараставший и так же быстро и плавно угасший радиосигнал показал: скорее всего, аппарат вращается вокруг оси, самой “не благоприятной” для радиосвязи и подпитки бортовых батарей. В чем причина? Она может быть вызвана как внутренним фактором (отказом какой-либо системы аппарата), так и внешним воздействием.
Выступая на Гагаринских чтениях в большом и многолюдном Зале конгрессов гостиничного комплекса “Космос” с докладом “Проблемы освоения Марса”, В. М. Ковту-ненко высказал предположение, что одной из причин потери связи с “Фобосом-2” мог быть выход из строя ряда элементов микроэлектроники жизненно важной служебной системы.
Выступавший перед ним академик Р. 3. Сагдеев не без юмора заметил, что не следует пытаться объяснять гибель машины ее столкновением с таинственным чудовищем. Но вероятность столкновения аппарата с какой-либо частицей плотного вещества нельзя исключить полностью. Одна из двенадцати групп видных специалистов, исследующих метеорную опасность, сделала вывод о возможности существования в окрестностях Фобоса твердых частиц, которые могли повредить космический аппарат. Дело в том, что из-за ударов различных небесных тел по Фобосу, не имеющему атмосферы и не обладающему сильным притяжением, на близких к нему орбитах может скапливаться значительное количество подобных частиц.
Нельзя также полностью исключить факторы радиационной обстановки. Вторая половина 1988 и начало 1989 годов характеризовались повышенной солнечной активностью. Измерения с борта космического аппарата, проведенные незадолго до его “исчезновения”, показали особенно мощные пиковые всплески солнечной радиации. Это также могло привести к нарушению в работе электронных схем бортовых вычислительных устройств.
Таковы предварительные итоги экспресс-анализа происшедшего. Окончательные итоги досконального разбора результатов экспедиции - еще впереди.
...В те дни я не раз беседовал со своими друзьями из Института космических исследовании. Они единодушно отмечали, что научные результаты экспедиции весьма и весьма ценны. Из 26 крупных экспериментов по причине неожиданного прекращения функционирования станций не проведены всего 6. Многие из проведенных экспериментов принесли замечательные научные данные.
Большой интерес представляют исследования уникальной активной области на Солнце, особенно проведенные с 4 по 18 марта 1989 года. В этот период наблюдались крупнейшие в текущем цикле солнечной активности вспышки рентгеновского и гамма-излучений.
Получена ценная информация о параметрах межпланетного магнитного поля, солнечного ветра, плазменных волн. С помощью рентгеновского телескопа - коронографа ТЕРЕК получено свыше 140 изображений Солнца в рентгеновском диапазоне. Они содержат редкую научную информацию о структуре и динамике активных областей атмосферы Солнца с температурами от нескольких десятков тысяч до нескольких миллионов градусов. Получена любопытная информация по осцилляциям солнечного излучения. Во время вспышки 27 августа 1988 года было получено изображение выброса плазмы на расстояние порядка солнечного радиуса. Эти данные чрезвычайно важны для изучения процессов, происходящих в недрах Солнца.
В период с 17 по 26 сентября 1988 года всеми приборами плазменного комплекса зарегистрированы неординарные характеристики межпланетного пространства. Предварительный анализ показывает, что эти особенности могут быть связаны с влиянием хвоста магнитосферы Земли на межпланетную среду.
Регулярно проводились исследования космических всплесков жесткого гамма-излучения. Зарегистрировано более ста гамма-всплесков, а также большое количество барстеров - вспыхивающих рентгеновских источников. Всплеск, зафиксированный 24 октября 1988 года, является “мировым рекордсменом” по мощности и интенсивности из всех астрофизических событий, которые когда-либо регистрировались из космоса.
Исследования поверхности Марса проведены в инфракрасном и гамма-диапазонах. Причем тепловые изображения марсианской поверхности получены впервые в истории космонавтики. Их пространственное разрешение составило 2-3 км. Оказалось, что тепловые изображения более контрастны, чем обычные телевизионные снимки, и позволяют выделить значительно больше подробностей.
Экспресс-анализ указывает на значительные вариации спектральных отражательных характеристик поверхности Марса, существенно меняющуюся степень гидратации пород (взаимодействия воды с различными химическими соединениями), признаки наличия осадочных пород.
Все это позволит построить подробную карту яркостных температур вблизи экватора, альбедных, теплофизических, минералогических и микроструктурных характеристик марсианского грунта.
Проведено 25 измерений спектра солнечного излучения, прошедшего через атмосферу Марса, при различных высотах над лимбом планеты. Измерения позволяют определить содержание и вертикальное распределение озона, кислорода, паров воды, углекислого газа, пыли, а также построить температурные профили атмосферы.
Выполнены измерения магнитного поля, электромагнитных волн и заряженных частиц в окрестностях “красной планеты”. Анализ прямых измерений пока не дал убедительных доказательств существования собственного магнитного поля Марса. Однако он показал, что ионосфера Марса является мощным источником тяжелых ионов, “убегающих” в межпланетную среду, а спутники планеты Фобос и Деймос образуют при взаимодействии с солнечным ветром заметные плазменные шлейфы.
Были проведены исследования Фобоса методами дистанционного зондирования в инфракрасном диапазоне, а также с помощью телевизионной съемки. В ИК-диапазоне пространственное разрешение составило 0,5 км. При этом удалось отснять примерно четверть поверхности спутника. Предварительный анализ показывает значительную неоднородность состава грунта, более низкое, чем ожидалось, содержание воды в минералах.
Зарегистрированная вечерняя температура поверхности Фобоса не превышает 300 К (27° С).
Получено 37 высококачественных телевизионных изображений и спектрограмм с расстояний 200-1000 километров. Пространственное разрешение на лучших снимках поверхности Фобоса - около 40 м. Полученные данные (после детальной обработки) помогут уточнить сведения о либрационном и орбитальном движении Фобоса, его фигуре, массе, плотности, локальном альбедо.
Так что эта марсианская экспедиция советских межпланетных станций внесла значительный вклад в сокровищницу общечеловеческих знаний о природе космоса.
Преждевременное завершение миссии “Фобосов” получило большой отклик средств массовой информации как в нашей стране, так и за рубежом. Спектр их оценок был довольно широк.
Узнать, как отозвалась зарубежная пресса, оказалось совсем нетрудно. Я зашел в отдел научно-технической информации, нажал на несколько клавиш, и на терминале замелькали строчки. Вот материалы стремительно отреагировавшей газеты “Бостон глоб”. Возможные причины неудачи обсуждает Агентство Франс Пресс. Откликнулись солидный журнал “Авиэйшн уик энд спейс текнолоджи” и респектабельная газета “Вашингтон пост”...
Никакого злорадства. Сочувствие. Объективность:
“Самая смелая межпланетная экспедиция Советского Союза... Фотографии Фобоса имели хорошее качество и могли бы стать дополнением к данным, полученным в результате полетов американских станций “Маринер” и “Викинг”...”
“Мы получили от станции “Фобос-2” столько данных, что их обработка займет несколько лет”,- сообщил Режан Грар, руководитель эксперимента по плазменным волнам, подготовленного Европейским космическим агентством...
“С борта зонда были переданы телефильмы и термические снимки поверхности Марса прекрасного качества... Настойчивость русских, которые сталкивались с неоднократными неудачами, является отличительной чертой советской космической программы... Они всегда предпочитают вести конструкторские разработки на основе летных испытаний. Но у них раньше никогда не было гласности...”
Это строки из сообщений различных западных газет.
“Ну, а Ваше личное мнение, уважаемый автор? - вправе спросить читатель.- Экспедиция “Фобос” - успех или неудача?” Если бы я был посторонним наблюдателем и изучал эту страницу советской космонавтики как беспристрастный историк, то ответ, наверное, был бы таков:
“Мыслить следует диалектически. А потому указанный полет - это одновременно и успех, и неудача. Это одновременно и “незавершенка”, и новая ступень к познанию Вселенной”.
Но как “старый испытатель”, который знает, с какой попытки посадили мы на Луну свою машину, сколько раз штурмовали мы небо Венеры, пока не достигли ее поверхности, сколько машин потеряли у марсианской твердыни, уверенно скажу: “То, что сделано по программе “Фобос” - это успех”.
 Макет АМС "Фобос" стал экспонатом на выставке в Ле Бурже |
Действительно, создана новая интересная космическая машина. Успешно, как говорится, с первого захода, точно вышла она на траекторию полета, прошла всю трассу до Марса, вышла на орбиту его искусственного спутника, совершила много сложнейших маневров и неплохо поработала. Первые летно-космические испытания, естественно, выявили и ряд ее недостатков. Хочется верить, что после их устранения она еще послужит науке.
* * *
Экспедиция к Марсу 1988-1989 годов завершена.
Да не убудет у нас разумной настойчивости.
Летать надо...
Подготовка к публикации: Денис Шевченко
